ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ

— Мы не думали ни о каком геройстве. Чувствовали, что скоро конец, а по-прежнему немцы бомбят и стреляют, и гранаты кидают. Особенно в Берлине. Единственная мысль была: «Дожить до Победы!» О том, что живой вернусь, не думал никогда.

Жили приказами, что надо сделать, где какую огневую позицию занять. Я был в ракетных частях, это так называемые «Андрюши». Я командовал батареей по огневой части. Готовил залпы и давал залпы. Люди были подчинены мне. 55 человек. Мы жили на равных, различий не было. Я там начальник, я там строгий, должен с него требовать, быть выше него, потому что закончил училище. Этого не было. Хоть и командовал, с людьми общался по-людски. Лишнего не требовал, ребята подчинялись с первого слова.

У нас была сплошная работа. Мы же занимали огневые позиции, а первое время стреляли с земли. У нас установки были из металлоконструкции. Не то, что в кино показывают. Огневую позицию занимали примерно полмесяца. Стреляли по точкам, где сосредотачивались немцы. В итоге открывали путь — пехота шла, танки шли.

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ ЛЕНИНГРАДА

— Немцы решили в кольцо взять город, чтоб люди сдались. Это же военная и политическая победа была бы. Ленинград – вторая столица. Протрубили бы на весь мир: «Победа! Победа!» Мы видели цель – спасти красивейший город мира, который Гитлер хотел уничтожить, убить голодом. Кусочки суррогатного хлеба частенько являлись единственной пищей.

Мы по Ладожскому озеру, по дороге жизни, приехали в Ленинград. Это тоже историческое теперь событие. По тем временам, оно, может быть, и героическим считалось. Единственное место. Многие не проезжали, не пробирались. Нас погрузили на пароходик Ладожской флотилии, а технику — автомашины, ракеты и всё прочее — по дороге, по льду пустили. Плавали, переезжали в основном ночью, потому что днем немцы быстро засекали. И авиация кружила, и бомбили.

В километрах восьми от Колпино нам дали команду подготовить огневую позицию. Трудно сейчас представить, что в одно мгновение летит около 100 ракет, весом 100 килограммов каждая. Если они упадут на какую-то площадь, ничего не остаётся, даже металл плавится. Мощное оружие.

В 1943-ем, причалив к берегу, готовились к залпу. В 6 часов пустили огонь. Батарея загрохотала, заревела. Смерч сносил кольцо. А в январе войска 2-го Прибалтийского, Волховского и Ленинградского фронтов при поддержке Балтийского фронта разгромили немецко-фашистские армии. Блокаду сняли!

ПРО АНГЕЛА-ХРАНИТЕЛЯ

— Ангелу-хранителю завидую, который меня сохранил. Иногда не спится, думаю, как же я остался жив до таких лет. Сколько случаев было, когда меня явно могли убить.

Под Красным бором мы огневую позицию расчищали. Днём прятались в окопах, в землянках. Так они налетят над нами, у них бомбы были кассетные и вылетают гранаты. Не долетая до земли, разлетались, осколками засыпали. Прятались, конечно, были раненные, убитые. Всю ночь не давали, а ещё зима стояла. И сыпали на нас. Мы прятались, как могли. Утром всё стихло. И самолёты их не летают, и они, вроде, стрелять перестали. Солнце начало всходить. Немцы так же, как мы замерзли, и на солнце отогревались.

Вышел из окопа. Стояла баня, полуразбитая такая. Солнце пригрело. Стою, греюсь. Слышу, что-то выше головы летит, и отскочила от бревна шкурка. Что такое? Нагнулся, ищу. Подходит ко мне лейтенант Юдин: «Ты чего Ванюшка?» Нашёл кору с дыркой. Начали смотреть на бане в бревне тоже дырка.

Тогда поняли, что кто-то стрелял в меня. Кругом тихо, а тут один выстрел. Говорит: «Давай посмотрим, насколько ты был от смерти!» Встал на тоже место. Замерил пальцем. Я был в 10 миллиметрах от смерти. Стоило этому снайперу второй раз стрельнуть, и готов бы был. Он промахнулся! Мы посмотрели, там мост, Октябрьская железная дорога, и он снайпер этот засел. Расстояние было небольшое, всего метров 200-300. Кто меня спас? Ангел-хранитель.

О СЛАБЫХ СОЛДАТАХ

— В нашем дивизионе был один трус. Наш новокузнечанин. Фамилию запамятовал. Когда началась бомбёжка рядом со Сланцами, это селение неподалёку от Ленинграда, он куда-то сбежал. А он был связистом. Связь порвали. Провода же поверху проходили.

Его ищут, ищут, и не могут найти, а связь надо налаживать. Другого связиста послали по линии. А потом, когда поутихла бомбёжка, нашил его в окопе. Он сидит, скрючился. Говорим: «Что сидишь?» Молчит. Были люди со слабыми нервами. Боялись, дрожали. Я ничего не боялся. Был уверен, что всё равно убьют. Ни здесь, так там. Тяжёлая обстановка.

Его взяли, привели, отправили на суд военного трибунала. Потом он уже не вернулся. Трусость равна слабости. Он не предатель. Трусость — это физиологическое состояние человека.

ПУТЬ ДО БЕРЛИНА

— Когда сняли блокаду, дошли до Пскова, и нам пришёл приказ держать путь до Выборга. Мы эту линию обороны прорывали. Один раз в 1939 году, тогда прорывали 4 месяца. В Великую Отечественную за 10 дней. Представляете, какой боевой дух. Почти в Хельсинки дошли. Первые капитулировали те, кто воевал на стороне Германии. Это финны. Из Финляндии отправили опять в Москву. Нас там переформировали. Дали новые машины американские. И до Варшавы.

Ещё один момент исторический! Когда освобождали Польшу, на шоссе громадные ворота из жердей увидели. Перед нами шла пехота и, видимо, солдаты соорудили ворота. Полотно на высоте четырех метров: «Вот она, проклятая Германия!» Сразу остолбенел. Стояли 10-15 минут, как очумелые. Сколько пережили тяжб, опасностей. Кричат солдаты: «Дошли, дошли. Вот она, проклятая Германия!» Вспоминали сразу, что многие полегли.

Продвигались довольно быстро 16 апреля в Германии, а 22 числа уже подошли к Берлину. Бои страшенные были. Несколько раз давали залпы. Каждый дом там превращен в крепость. Везде в окнах пулемётчики, автоматчики, фаустники (они использовали первые противотанковые гранатомёты одноразового действия). Около 100 танков фаустники посшибали перед Зееловскими высотами. Мы были приближены к пехотному батальону. Построение было такое: шли танки, пехота, а потом ракетчики. Где застопорились, сильные укрепления уничтожали. Немцы не всех убивали, огрызались. Приходит майор: «Давайте залп!» А проехать по этой улице, нас тоже убьют. Приняли решение – стрелять, как в Ленинграде, не с машины, а с земли. За ночь натаскали ракет в противоположный дом. Наставили в окна.

У РЕЙХСТАГА

— Утром, смотрим, идут немцы с белым флагом. Парламентёры!!! От нас старшего лейтенанта тоже с белым флагом отправили. В метрах пяти или семи напротив друг друга встали. Немец: «Сдаётесь?» Он: «Вы сдаётесь! Ты, что очумел? Мы Берлин берём! В трех километрах от Рейхстага!» И обложил русским матом.

Дело серьёзное, конечно. Мы решили ещё ракет натаскать. Штук 100. В 4 часа утра дали залп. Моментально дом вспыхнул, загорелся. Напротив здание рухнуло, где засел полк вражеский. Всё рассеялось, всё утихло. От полка осталось человек 200, а вообще-то в полку до 3 тысяч. Вылезли, побросали оружие.

Полковник живой остался, который переговоры вел. Признал: «Гитлер капут! И Германии капут!» После этого танки пошли. С 4 утра до 9 были у Рейхстага. Сопротивления особого не было. Я зашел на первый этаж. Всё горит. Ничего не видно. На второй этаж. И там дышать нечем. Около Рейхстага образовалось народу. Из разных войск подошли. Когда стрельба утихла, крики: «Победа! Победа!» И обнимались, и целовались. Ликовали, плакали. Я в порыве сказал: «Мама! Мы победили! Стою на ступеньках Рейхстага!»

ПОСЛЕ ШТУРМА

— Немцы же полюбили нас в Германии. Когда Рейхстаг взяли, на второй или на третий день около кухни стали выстраиваться огромные очереди. Немцы приходили с котелками, касками, банками, чтобы кинули черпак каши или суп налили. Получилось так, кто правил, они смотались на Запад, а город оставили ни с чем. Питания нет, магазинов нет. Я два года в блокадном Ленинграде от голода страдал вместе с солдатами, хотя военным всегда выдавали больше хлеба.

Они нас бомбили, обстреливали, голодом морили, а тут выстроились. Мы кормили! Потом даже помогли открыть магазины, наладить продовольствие в Берлине. МЫ помогли – русские!