Корреспондент Новокузнецк.ru поговорила с педагогом о принципах работы с детьми, имеющими особенности в развитии.
— Андрей, традиционный вопрос: почему вы стали работать именно с особыми детьми?
— Работать с ними я начал ещё будучи учителем Вальдорфской школы в середине 90-х. Родители особых детей считали, что они не смогут учиться в обычной школе и приводили их к нам. При этом у меня в классе были и обычные, и одарённые дети. Занимаясь с ними, я научился играть на блокфлейте. А в 1999 году меня позвали работать во Дворец детского и юношеского творчества им. Н. К. Крупской в клуб «Журавушка». Я работал тогда по совместительству, вел всего 6 часов в неделю. Потом постепенно перешел на полную ставку. Сейчас работаю уже на три.
— Сколько всего у вас воспитанников?
— В «Журавушке» 50 человек, все они проходят в течение недели, и не по разу. Многие по нескольким программам. И еще 30 человек в хоровой студии.
— Чем вы занимаетесь с ними?
— У меня три программы: «Природа. Музыка. Успех», «Я и флейта» и «Художественная речь». Ещё я параллельно занимаюсь в хоровой студии «Надежда» с дошколятами — обычными детьми, многие из них даже очень способные. Для меня это тоже важно, так я могу сравнивать обычных детей и своих, особенных.
— Расскажите, что это за программы?
— Программа по блокфлейте рассчитана на 8 лет обучения. Но зачастую приходит ребенок в 7 лет, и он не готов еще, чтобы заниматься музыкой даже в самом простейшем варианте. Поэтому нужно сначала освоить множество ритмических упражнений, игр, чтобы он понял на уровне мышечных ощущений, как через музыку можно взаимодействовать. Так появилась программа «Элементарное музицирование» («Природа. Музыка. Успех.«). Эта программа учит играть, вводит в ритмическую деятельность, учит видеть и слышать педагога, других детей.
Дети приходят к нам с 5 лет. И когда мы их доводим лет до 8–9, только после этого они почти все готовы заниматься блокфлейтой, фортепиано, балалайкой, играть на ксилофонах, металлофонах, заниматься театром. Большинство почти не говорит или не говорит совсем. Эти дети живут в своем мире, который почти не понятен окружающим. И среди них не только аутисты. Есть дети с синдромом Дауна, слабослышащие, с поражениями головного мозга,… Их нужно социализировать, чтобы они начали общаться. Самое лучшее — это как раз элементарное музицирование, которое является для них самым интересным и самым деятельным.
Если у ребенка не координируются речь и движение, у него, как правило, нарушено всё. Был пример, когда привели мальчишку-аутиста, который разговаривать начал только в шесть лет, занимаясь с мамой по кубикам Зайцева. Врачи говорили: «Он у вас овощем вырастет, бросьте его, не мучайтесь». И вот он пришел в семь лет заниматься театром. Это был пластический театр, не я его тогда вел. Мальчик не понимал, зачем на него надели какой-то хитон, зачем он руками машет, и что вообще вокруг происходит. Я взял его на занятия по флейте, мы первый год практически не играли. Занимались как раз элементарным музицированием. У него руки с речью не координировались совершенно! На один слог могло быть сколько угодно хлопков и притопов. Где-то за полгода мы эту проблему решили, и пошло всё сразу: он начал слышать, начал понимать, стал внимательным. Сейчас он закончил гимназию в Новосибирске с пятёрками (только по русскому и литературе четвёрки) и поступил в музыкальное училище. Он занимался у нас семь лет. К концу занятий, чтобы понять, что он аутист, надо было ну очень внимательно к нему присматриваться.
— Третья ваша программа — «Художественная речь». Чем вы занимаетесь на этих уроках?
— Например, приходят дети с ДЦП, и в игре на флейте они могут дойти до определенного уровня, а дальше подвижность пальцев не позволяет. А среди них бывают очень одаренные дети, и для них я придумал продолжение музыки через речь. Пальцами они какие-то вещи сделать не могут, но способны очень выразительно и ритмично говорить. Сколько у меня было талантливых в речи детей, это все были ребятишки с ДЦП! Но не колясочники, а самостоятельно передвигающиеся. Колясочники у нас появились только с прошлого года, когда для них оборудовали въезд во Дворец и помещения на первом этаже.
— В работе вы обращаете внимание на то, что это особые дети и к ним нужен определенный подход?
— Поначалу я не обращал внимания на то, что это дети с особенностями развития. Когда я пришел, в клуб принимали на обучение по принципу: только дети с сохранным интеллектом. У меня был свой принцип: я не хочу даже замечать какие-то физические проблемы, я работаю с тобой, как с обычным ребёнком. А потом к нам пришло много детей с умственной отсталостью. И я тоже с ними пытался работать как с обычными детьми. Но вскоре понял, что надо по-другому. Я всё больше старался переходить на уровень наглядно-предметного мышления. Им просто сказку рассказать — не получится, они её не воспримут. Надо всё было показывать. Поэтому я каждое предложение начал сопровождать действием игрушки. Что-то коротенькое, простое, им понятное. Так они дошли до образного мышления, но это была огромная дорога, понадобилось не менее трёх лет. То, что у обычных детей развивается само собой, у них надо формировать специально. Само собой не получится.
— Такие результаты бывают потому, что вы с ними занимаетесь, или это результат совместной деятельности родителей, школы и вас?
— Как правило, мамы таких детей мало что могут сделать самостоятельно. Бывает, что в школе попадаются замечательные учителя. По ИЗО, например, был в одной школе педагог — мы с ним в одной связке работали, даже не зная друг друга. У нас в клубе маленькая, но сильная команда педагогов-единомышленников. Видим, допустим, у ребенка левое полушарие поражено (оно отвечает за логику), а насчет эмоций и театральности все замечательно. Вытаскиваем его на сцену, опираясь на его сильные стороны. Он говорить почти ничего не может, но научился кукарекать петухом. Конечно, мы за него многие вещи делаем. Но он вышел, стал героем, попрыгал, покудахтал, у него в мозгу в обход поражённых участков какие-то связи налаживаются, он начинает на логические вопросы отвечать, первый руку тянет, чтобы ответить на теоретические вопросы. Восстанавливаются многие вещи. Но для этого нужно очень много сил и терпения, чтобы родители водили и понимали. А многие, если нет результата через месяц, перестают ходить.
— Что важно в работе с такими детьми в первую очередь?
— Сначала нужно сформировать умение слышать педагога и друг друга. Умение играть по правилам. То есть такие вещи, которым учатся пятилетние дети в саду. У нас это может длиться до их 9–10 лет. Работаем над наглядно-предметным, потом образным мышлением, и после него — над абстрактным. Логическое формируется по ходу всей деятельности, ведь они у нас включаются в ритмичные процессы, имеющие своё начало, развитие и завершение.
— Сколько времени требуется на это?
— Дети приходят к нам в 5 лет и в 18 выпускаются. Бывают суперумные дети, как аутисты 3 группы. Он тебе подсчитает квадратный корень за секунду, с одного взгляда поймет, что ты в компьютере делаешь, и тут же повторит. Но чтобы выйти с ним на живое общение, надо сделать огромные усилия. Меня на конкурсе спрашивали, трудно ли отдавать сердце особым детям. Когда ты отдаёшь, а они принимают, это уже не труд — это счастье. А вот протоптать тропинку к их сердцу — это огромный труд.
— Бывает так, что с ребёнком контакт найти никак не удается?
— Бывает. Бывает моей проблемой. Каких-то детей моя нервная система пока не выдерживает. Но часто это проблема родителей. Я понимаю, что если родители перестают развиваться, то и особенный ребенок тоже перестает. Обычный ребенок сам себе найдет развивающую среду. А для особого нужен пример. Если мама сидит в телефоне, а ребёнка почему-то заставляет сюда приходить и заниматься, он не будет ничего делать. Потому что он хочет быть как мама. Поэтому на занятиях в работу у нас включены и родители. Они и рисуют, и декорации к спектаклю делают, где-то выступают организаторами. На первом году обучения родители у меня здесь, в общем круге, и вместе с детьми всё делают. А если взрослые не хотят — с позиции «Ну мы же взрослые, умные, зачем тоже дурачиться будем?», а ребенка заставляют, ничего не выйдет. И такие дети уходят. Таких родителей много, не все готовы сами меняться и вместе с детьми что-то делать.
— Есть истории успешных детей?
— Ну вот, первый мой ученик с серьёзным заболеванием костей и суставов. У него с трудом можно было понять, что он говорит — все слова путались. Он мне сочинения приносил и мы долго-долго разбирали, что же он хотел написать. Занимались последние годы так: 10 минут флейтой, а остальное время я рассказывал ему, чем мне нравится «Евгений Онегин». Писали сочинение, работали над ритмом. Потом он закончил школу. Пошёл в медицинское училище. Закончил его, поступил в мединститут на бюджет. Никто не верил, что он со своими проблемами в устной и письменной речи сможет его закончить! Сейчас он работает рентгенологом. А главное — он полноценный человек, который имеет цель в жизни и собственное мировоззрение.